Анатолий ЯКОВЛЕВ ©
РУКИ АФРОДИТЫ
1.
Хирург и художник никогда не вели задушевных бесед, они вовсе не были знакомы, хотя обитали в одном теле; они смотрели в разные стороны, как физиономии двуликого Януса.
Душа, если Господь не солгал о ней, имеет две стороны, должна иметь, как монета - аверс и реверс, чтобы судьба всегда могла раскинуть случаем.
Так рассуждал художник. Он был плохим художником, но для любого художника действие - только форма мысли.
На сей раз судьба держала монету не на жизнь, а на смерть в потном кулаке.
Хирург же не привык рассуждать.
Хирург был хорошим хирургом, военно-полевым хирургом- профессионалом, умеющим усыпить и ампутировать так же ухватисто, как обезболить и пришить.
Он не привык рассуждать, потому что боль безрассудна, она умеет только умолять и всегда опережает работу мысли на скорость пули; а ещё потому, что чаще ланцета и бинтов пользовался штык-ножом. Он не был убийцей, он только был солдатом одной из тех войн, о которых молчат газеты, но вещают кухни. Он шагнул к войне, когда, выпускник художественного училища, провалив первую выставку разуверился в собственном искусстве творить отвлечённые миры и припал к крови и плоти на кафедре медицинского вуза, он шагнул в войну, когда под Кандагаром погиб его отец - кадровый офицер советской тогда армии. Войны не выбирают, всемирная церковь войны сама выбирает себе невест. И платит за верность - жизнью после жизни в надгробных звёздах либо молчаливых тостах однополчан. И платит за вечность - валютой страны-крестника, давшей войне имя.
Но однажды война закончилась.
Его сослуживцы выпали всей обоймой "в мир", так они по-монашески братски иронически звали жизнь, где "не уворуй" тягче "не убий". А он, Хирург, остался в стволе. Он оказался патроном, которым не играют "русскую рулетку".
2.
Когда Хирург был Художником, он вглядывался в текучие очертания безрукой Афродиты и тяжело дыша под плоским музейным потолком, думал, какие волшебные должно быть были руки у волшебной ней.
Художник любил Афродиту, любил даже безрукой, он страдал от того, что не носил в себе гения Пигмалиона - оживить изваяние, но руки... подарить ей руки, достойные её; руки, отбитые временем, стали его мечтой. Может быть тогда она заживёт, - думал Художник, - и что она сделает? Прикроет стыдливо груди, умещающие в ладонь, кистями рук, как кистями винограда Пилоса, либо распахнёт руки ему, Художнику, вновь одарившему её ими, распахнётся ему вся, как душа - творцу, пусть мимоходному и самонадеянному творцу, но всё же..
Однажды художник продал наследованную столичную квартиру и заказал у хорошего мастера (сам он понимал, что художник из него неважнецкий) копию своей Афродиты и уединился с ней в глубоком и огромном брошенном доме, над которым ночами сквозь столетние ветви дубов постреливал звёздами Млечный, а днём гасло солнце, утоляя жажду древесных исполинов. Это был неуютный и уродливый дом - толи вековой особняк бездарного купчины, толи безвкусная дворянская усадьба на отшибе хозяйской жизни; с течением лет он стал страшным домом - из тех, что смотрят слепыми окнами внутрь себя, скрипят половицам и вполголоса поют покосившимися венцами
.Но у Художника была Афродита, которая жаждала рук - обнять его, и Художнику было хорошо с ней на окраине быта, где на закате душными отравленными травами вечерами, полными туманов и запахов можжевельника, он мог становиться Хирургом,.
3.
- Да, давайте ваш рюкзачище, не сбегу, - неуклюже пошутил спутник - высокий парень в штормовке, со старомодной сумкой через плечо, с лицом со впалыми синеватыми щеками и глубокими глазами под густыми полукруглыми бровями. Эти брови придавали его в общем-то привлекательной внешности навязчивое и неприятное впечатление раздвоенности, разделённости напополам.
Спутник легко подхватил объёмистую поклажу девушки. Та улыбнулась и, расправив плечи подпрыгнула, в прыжке подхватила нависающий над лесной тропиной листок. Сквозь листву бледно заглядывала молодая луна. Девушка сдула листок с ладошки.
- Зачем только я сорвала? Глупая… А вы как будто ждали меня с электрички!
- Теряю квалификацию.
- ?.. - девушка подняла на парня весёлые глаза с голубизной.
Спутник не отвёл взгляда.
- Вот, вы подозреваете меня в желании познакомиться, а всё должно было произойти подспудно, - парень усмехнулся, - случайная встреча, случайный обмен взглядами, пинг-понг, моя подача, ваш приём и - между нами белым мячиком проскакивает искра взаимности… да, я
не романтичен.- Отчего же?
- Романтики любят в женщине глаза, любят заглянуть в душу, как будто это что-то меняет в них. А я люблю руки. Мне нравятся женские руки. Я живу в древнем доме здесь, недалеко. Ночами, вот, как сегодня, кажется, что в дом приходят привидения - старинные кавалеры и дамы, дамы с прекрасными голыми руками, извивающие их в мазурке… У вас красивые руки. Я их представляю.
- Странный… Я вас не один раз видела на перроне… и вы меня?
- Конечно, я же за вами следил… Разве гремучую смесь составляют из случайностей?
Девушка снова подняла глаза, на этот раз спутник не смотрел на неё, он как будто бы упирался взглядом в темнеющую, всё крепче смыкающуюся над тропиной лесную чащобу, упирался, видимо замедляя шаг.
- Вы меня пугаете, - девушка потянула за рюкзак, - слышите?
Парень вдруг остановился, оскалился, высокие брови сползли на глаза.
- Я не кусаюсь.
И дёрнул рюкзак на себя.
- Что вы хотите? - девушка потерянно озиралась, сжимая-разжимая сухие кулачки в карманах красной болоньевой курточки.
- У вас есть то, что мне нужно, - парень осклабился, - а у меня есть то, что до зарезу, - улыбка стала шире, - нужно вам!
- Но…
- Тс-с-с!.. Ни слова больше, хватит на сегодня слов, не люблю столько слов… Вот…
Спутник опустил рюкзак, запустил руку в сумку, выхватил оттуда вымоченную в эфире салфетку и пригнул к ней голову девушки… Почему он просто не ударил девушку по затылку, почему не приставил к виску неуклюжий ствол пистолета с самодельным глушителем? Всё-таки он был Хирург. Аттестованный эскулап. Предстояла операция, а операция требует наркоза. Эфир сразил девушку молниеносно и тогда Хирург спокойно отнёс ватное тело с дороги, навесил на куст электрический фонарь и разложил на траве ящик с хирургическим инвентарём. Лоб его покрылся испариной, а дыхание участилось только тогда, когда мазнув по плечу девушки йодом, он поднял скальпель.
4.
Всё закончилась тогда, когда Хирург оставил на теле очередной жертвы сперму. Наверное, тогда он стал превращаться в Художника. Всё остальное стало для меня делом техники - искусной, но рутинной. Хирург-Художник подарил мне свою группу крови, которая в соединении со словесным портретом, составленным дачниками-завсегдатаями заштатного перрона спустя два месяца легла на мой стол фотографией худощавого человека со странными, раздваивающими лицо бровями, старлеем в отставке Богдановым
Мне очень не хотелось вникать в работу, которую делал Хирург. Но она оказалась проста, как заключение судмедэксперта, оценившего его военно-полевой профессионализм. Ещё большее нежелание я испытывал прикоснуться к тонкостям деятельности Художника. Но есть необходимые досудебные процедуры. Чтобы понять, каким образом он снимал гипсовые слепки с ампутированных Хирургом женских рук, мне пришлось консультироваться у скульпторов.
Слепки, кучей сложенные у ног изящной статуи в мансарде мрачноватого жилища Художника вызвали у меня тошноту. Тошноту сильнейшую, нежели ту, которую я ощутил оглядывая в подвале синие как свиные туши рядами подвешенные на крючьях человеческие руки с фиолетовыми ногтями. Но хватит
об этом. Это дело далось мне слишком непросто - два года с тех пор, как в дачном массиве начали находить тела, я плутал в тумане. Я не мог понять мотивов маньяка до самого момента захвата.Богданова задержали в его доме, вымазанного в гипсе, с нетрезво блестящими глазами. Сопротивления он не оказал.
Всё, что я мог спросить его, встряхнув, это - зачем?!
Он заелозил скованными за спиной руками и прошипел не мне, я для него был досадным экстерьером, прошипел своей чокнутой статуе, что-то вроде:
- Я теперь совсем понимаю, каково тебе… такой…
5.
Придворный скульптор сиятельного самодура Гелиогабала, Ипполит, сын Ксения восседал на тёплой оливковой скамье под просторным римским солнцем. Водрузив перед Сенатом золотого истукана - властительного юношу, он давно не стеснялся в средствах и мог позволить себе великую роскошь ваять для себя. Не богов, не императоров, не богов-императоров, но то, что он более всего любил, что более всего познал за пять десятков лет ненасытной жизни патриция, то, что само давалось ему в
руки и давалось его комлеватым, но чутким, как точащий камень ручей, пальцам - женщину. Сегодня он выбирал женщину более чем для любви, женщину для воплощения личного бессмертия, ту, душой которой он затеял населить мрамор, свою музу скульптора, которой не нашли имени греческие мифотворцы. Он изваяет Афродиту, так он решил, тщеславный Ипполит, озарит ею, сверкающим символом своих страстей тьмы будущего.Ипполит, пригубил вино и кивнул. Дюжий мавританец подтолкнул к скамье обнажённую женщину-рабыню, одну из многих, призванных скульптором, дабы остановить на одной из них, подобающей его гению, искушённый глаз, дабы купить избраннице свободу. Женщина смущённо прикрыла ладонями лобок, полусогнувшись, сведёнными локтями пытаясь слепить разносящиеся груди.
Ипполит поморщился.
Отложив бокал он вытянул ноги, поморгал и вгляделся в ряд рабынь. Все они были хороши, пожалуй, милы и вполне соблазнительны в своей стыдливой - кто как прикроется - наготе, сами возбуждённые ею, молодые текущие кобылицы перед вальяжным седовласым жеребцом - но не это нужно было сегодня скульптору.
Взгляд Ипполита стал на минуту ленив, но вдруг молодо вспыхнул, упершись в силуэт женщины, почти скрытый виноградной лозой, женщины не самой высокой и не самой юной, женщины с накидкой на плечах. Она стояла в рост, не стыдясь наготы, зрелого белого живота, тёмного лона, стояла, выставив тяжёлую, но высокую грудь; ясноглазо перехватила взгляд Ипполита.
- Ты смело смотришь, - сказал Ипполит и легко поднявшись подступил к ней, глаза в глаза.
- Ты очень смело смотришь. Ты не боишься стать камнем?
- Я хочу стать свободной, - женщина сказала это тихо, но внятно, как будто только для них двоих.
- Ты уже свободная… - Ипполит сдёрнул накидку и отшатнулся: женщина была безрука.
- Руки… - прошептал скульптор.
- Воровка асвийская, - проревел мавританец, - рук лишили за кражи.
Ипполит наклонился к женщине, хищно принюхался, хмыкнул.
- Я беру. Её... Меньше лишнего отсекать.
6.
Художник и Хирург действительно оказались двумя разными людьми. Это подтвердила экспертиза в Сербского. Мне этого не понять, да и не нужно. Одно мне понятно, что двум разным людям нельзя вменить состав преступлений, совершённых одним человеком. И значит им не помажут лоб зелёнкой, а свезут на казённые харчи и аминазин в Казань - жить дальше, каждому свою жизнь. И ещё это значит, что я, старший следователь ГУВД г. Яикский, делал свою работу на холостых оборотах. А это всегда обидно. Всегда обидно делать работу зря.
7.
Любую работу.
продукция "хелен харпер" . фото роды онлайн